Сеятели. Книга 3. Хроника Великого всплеска - Алексей Беркут

Главный сел обратно на место, потупил глаза в пол и сложив локти на колени, замолчал.

Дек ровно поднялся, повисел несколько секунд у самой поверхности и «поплыл» вниз по ущёлью. Спустя пару минут он был уже в трёх километрах от места засады. На высоте тысяча сто двадцать метров Харрис включил кнопку на приборе, который они с Рэнди вмонтировали в приборную панель дека, и активировал нейросвязь.

Глава 2

Авантюрные выходки всем известного народа сотрясают планету. Именно народа, потому что он выбирает власть. У них демократия так называемая, вот пусть народ и отвечает

за действия людей, которых выбирает своими вождями. В одном регионе от их выходок изжога, в другом судороги! В других рвота и конвульсии. Остальных же знобит и

подташнивает. А кого-то везут на кладбище…

Фактически это была не лаборатория, а приличных размеров поселение, где работало и проживало около полутора тысяч сотрудников. Около тысячи человек являлись бойцами спецподразделений армии, отвечавшими за безопасность генетиков. Учёные сутки напролёт проводили в кабинетах, стараясь изо всех сил поскорее закончить работу по заказу властей и армии, подчинявшейся этим властям. Солдаты жили своей жизнью, целые днями убивая время в тренажёрном зале, в бассейне и тире, в связи с последними новостями они расслабились. Они здесь присутствовали лишь потому, что учёные разрабатывали что-то для них и весьма опасное. Как часто выражались сами военные «Оружие – их дело, сколь много бы его не было раньше на руках гражданского населения».

База с лабораторией, расположенная юго-восточнее бывшего озера Урмия в Союзе трех рек (Тигр, Евфрат, Нил), жила размеренной, даже тихой в определённом смысле слова жизнью, подчиняясь воле одного человека. Этим человеком был генерал Аль Ахруб.

Сейчас он прогуливался по небольшому балкону своего жилого модуля. Генерал расхаживал из угла в угол, поглаживал короткую густую бороду, говорил вслух, с эмоциями, словно разговаривая с кем-то. Беспокоиться в последние дни было о чём. Работа ученых подходила к концу, с часу на час должны прибыть эксперты. Эти люди должны будут провести анализ работы базы и принять решение об утилизации всех патогенов. Мир перевернул страницу вражды, месяц назад был подписан договор о полном уничтожении ГО и запрете на разработки. Договор, наконец-то подписали все, даже Трират России и ОСА.

Мужчина слегка успокоился, облокотился о перила и посмотрел на купол. Недалеко от купола туда, куда смотрел генерал, пролетела упаковка от синт-завтрака, поднятая воздухонагнетателями базы. Сквозь поляризованное защитное стекло пробивались рассеянные лучи солнца.

«Снаружи дует ветер» – размышлял Аль Ахруб, – «наверняка смертельно опасный. И ещё эти лучи». Стоять и смотреть надоело, смотреть было просто не на что. Базу, которая представляла собой прямоугольник с тремя обрубленными углами и одним в девяносто градусов, окружал купол из поляризованного стекла. Купол этот выдерживал термоядерный заряд силой в тридцать мегатонн, бронестекло без труда сдерживало артиллерийские залпы, стрелковое и электромагнитное оружие. Единственное, что могло пробить его, это два типа ракет, которые правительство держало под жесточайшим контролем. Базе практически ничто не угрожало.

Генерал смотрел на унылую местность за куполом. Ему окончательно это надоело, он зашёл внутрь жилого помещения. Сев в кресло из таблекса, стоявшее посередине комнаты, он вновь увидел голограмму семьи. В тысячный раз нахлынули воспоминания. Тогда, ещё десять лет назад он жил в Токио, у него была семья. Токио, причудливый по архитектуре гигас, был едва ли не самым огромным городом на Земле. Квартира его семьи находилась на третьем уровне, девять тысяч триста сороковой отсек, второй модуль. Общей площадью сто тридцать пять квадратных метров. На четверых её вполне хватало. Да, четверых, Аль Ахруба, его жену Саманту и двух дочерей. В те времена он был счастлив. Потом генерал оказался здесь, на этой никчемной базе, в каком-то захолустье, где его начало пригибать к земле его горе.

Девять лет назад он потерял жену, а спустя пять лет после этого, погибли дочери. Несмотря на все протесты мужа, на его высокую зарплату Саманта работала. Ей нравилось работать. Получать новые знания, общаться с людьми, быть социально-активной, а никак не домохозяйкой. Однажды она упала на работе в расплав металлов. Так не стало любимой жены. А затем не стало дочерей. Их сгубило разбушевавшееся проклятое солнце.

В то время как раз проводилось внедрение технологии клонирования, но Аль Ахруб наотрез отказался от выращивания «новой Саманты и новых дочерей». А у нотариуса оказался подписанным отказной лист Саманты. Но камнем преткновения все же стала не материальная, а морально-этическая сторона вопроса. Генерал имел консервативные взгляды и считал, что жизнь дана, чтобы прожить один раз и нельзя нарушать законы природы. Клонирование он считал злом. Смерть он считал естественным процессом, как бы больно не было.

Это личное горе никого кроме него не касалось. Генерал переживал, переваривал в себе как мог и умел.

***

– Всё в порядке, бурю прошли. Происшествий не было. Ведите по лучу, – мысленно произнес Харрис.

Прошло около полуминуты. Ответа всё ещё не было. Марк не выдержал.

– Башня, башня, почему не отвечаете, приём?!

Наконец в голову Харриса поступили мысленные фразы.

– Сэр, мы прослушиваем аппарат. По нашим данным, кроме вас и второго пилота, на борту должны находиться ещё четыре человека. Среди них профессор Небраско. Сэр, почему не слышны биоритмы этих людей и второго пилота?

– Башня, всё нормально, забыл предупредить. Я включил между кабиной и салоном защитное поле. Вы же в курсе, что правительство требует экранирования переговоров пилотов. Так вот мы со вторым пилотом разговаривали, и я после этого видимо забыл убрать барьер. А напарник, так он в салоне. Надеюсь, всё доходчиво объяснил, башня?

– Вполне, сэр. Отключите защитное поле. Нам необходимо просканировать машину и всех пассажиров, – голос связиста показался Марку чересчур сухим и раздражённым.

– Нет проблем, сержант. Но это займёт порядка десяти – двенадцати секунд.

– Хорошо, башня ждёт.

Харрис мгновенно отключил вариатор мыслесвязи, закричал в салон, чтобы все одновременно одевали на мочки ушей, заготовленные заранее нейродатчики. На счёт три командир дал команду надевать. Харрис вновь щёлкнул тумблером.

– Сержант, экран отключён. Пилота я вызвал в кабину.

Наступило молчаливое ожидание. Затем связь снова ожила.

– Всё, можете продолжать путь. Генерал ожидает профессора Небраско, – сообщил сержант.

Харрис в третий раз щёлкнул тумблером связи, облегчённо вздохнул и с усердием взялся за рулевой рычаг.

Рэнди заглянул на секунду в кабину, что-то невнятное буркнул Марку и пошёл обратно в салон получать у инструкции.

Ник, не глядя на остальную часть группы, снял с уха нейродатчик и почти шёпотом произнёс:

– Тэд, ты надевай комбинезон и маску инженера, я буду играть роль профессора, а Тотти с Джереми по форме» Тигр» будут нас охранять – старший выдохнул, выпуская ещё одну решённую задачу в воздух, – Рэнди, передай Марку, чтобы был готов взлетать, как только мы будем на борту. Ты поглядывай, чтоб никто не «нюхался» около дека во время нашего отсутствия.

Вся команда одновременно принялась за выполнение указаний. До базы оставалось пятнадцать километров вниз по ущёлью и примерно восемьдесят по плоскогорью. Позади в ущелье остались настоящие пассажиры и трое товарищей, которые должны были собрать буревую машину и приготовить к полёту орбитал сопротивления.

Никита, то есть профессор Небраско немного задремал. Сознание резко бросило. Он оказался в гигаполисе Токио. Это был сон-воспоминание из его юности. Он стоял посреди большой комнаты и держал в руке таблетку сизого цвета. Картинка поблекла, проступила новая. Вот они с отцом в порту. Снова туман. Ник дёрнулся во сне и открыл глаза.

– Что-нибудь страшное приснилось, шеф? – спросил Тотти.

– Да так, юность. Чёрт, Моризо, мне приснился препарат молодости. Нам ведь уже нужно его принимать. Чёртово правительство и руководители. Меня уже раздражают наши лидеры, они забирают те крупицы препарата, что удаётся взять при атаках на гигасы себе, а мы продолжаем стареть.

– Ничего, скоро всё изменится, власти выдадут движению всё, что попросим, только вот выполним задание.

– Да… Тотти. А мне приснился родной гигас.

– В смысле, Токио?

– Да. Огромная спиралевидная конструкция, гигантский живой организм, мой дом. Приснился реактор, куда нас водили на экскурсию, все его бесконечные улицы, завитки кварталов. Этот гигаполис был когда-то признан лучшим проектом. Не изменяя конструкции и не привнося архитектурные изменения в облике там можно было пристраивать новые модули, удлиняя спираль. Когда мне стукнуло двадцать, там проживало двадцать пять миллионов человек, а сейчас судя по данным разведки от силы четыре. Я часто вспоминаю флеропорты, где постоянно околачивался. Бродил по ангарам и рабочим подземным помещениям. Мне очень нравилось смотреть за взлётами и посадками орбиталов, и флеромоновых аппаратов, а ещё древних вертолётов. Тотти, ты хоть раз видел вертолёты старой конструкции, нет, а я видел и не один раз. Мне ещё приснился случай из электронного факультета, какой же ребёнок я тогда был. Однажды мне дали задание по проекционной механике. Вариоком попросил узнать параметры гигаса. Я даже удивился и спросил у инструктора, разве он не знает их. А он мне в ответ, что это мой экзамен. Потом мне даже интересно стало. Я взял тогда отцовский дроппер, каплевидный аппарат на электроприводе и отправился к рабочему торцу гигаса. Там монтировали новые корпуса и жилые модули. Достал лазерный дальномер и замерил основные параметры. Судя по показаниям дальномера, эта гигантская змея, ну в смысле мой город имел в ширину тридцать метров в верхней части и около восьмидесяти в нижней жилой части. А у самой земли в рабочей зоне вообще больше ста. Высота рабочей зоны составляла примерно двадцать пять метров, а дальше к небу тянулись ряды квартир. Общая высота составила больше семисот восьмидесяти метров. Часть данных я взял из нейробиблиотеки конечно, а длину вычислил сам. Так представляешь, длина змеи оказалась более семисот шестидесяти километров. Мне даже стало страшно при мысли о размерах города. Вот бы растянуть по островам, всю эту конструкцию. Отец мне рассказывал, что с расстояния ста километров город был отчётливо виден и выглядел как длинная светло-синяя полоса. Я потом, когда уже стал пилотом, сам убедился в этом. А синеву гигасу придавали стеновые панели, сплошь укрывшие себя стеклами – тридалексами и фотоэлементами.